Дмитриева Е.В.: ТРАНСПЕРСОНАЛЬНЫЙ ОПЫТ В ПОЭЗИИ И.А. ФАЙНФЕЛЬДА

Статья посвящена метафизической поэзии, составной частью которой является трансперсональный опыт. В качестве образцов русской метафизической поэзии цитируются Ф.И. Тютчев, А.А. Блок, О.Э. Мандельштам. Основой этой поэзии выступает признание и художественное воплощение идеи существования иррационального начала, превосходящего человеческое «я» и, вместе с тем, тождественного ему. По мнению автора статьи, творчество известного дальневосточного поэта И.А. Файнфельда продолжает традиции метафизической поэзии.

Ключевые слова: метафизическое, метафизическая поэзия, трансперсональное, трансперсональный опыт, русская поэзия, сознание, образ, мотив, традиция.

Трансперсональное – (англ.transpersonal) – термин, применяемый в трансперсональной психологии для описания явлений, «выходящих за границы отдельного человека или индивидуальной души». Понятие употребляется для обозначения экспансии или расширения сознания за пределы привычного «я» и за границы времени и пространства [12, с. 925].

Отметим, что трансперсональная психология ориентирована на «новое видение природы человека» [11, с. 130]. Ее представители рассматривают данную область знания как новый (для западной психологии) подход в решении проблемы человека, «в ракурсе которого возможно осознание его природы во всей полноте, выходящей за пределы доминирующих и сегодня механистических представлений» [11, с. 130]. Основная идея данного подхода заключается в признании трансличностной природы человека, открытой космическому началу.

Суть и цель трансперсональной психологии оказываются близки цели «истинной философии», которая, по мысли В.С. Соловьева, заключается «в содействии <…> перемещению центра человеческого бытия из его данной природы в абсолютный, трансцендентный мир, другими словами – внутреннему соединению его с истинно-сущим» [15, с. 198-199].

В.С. Соловьев задолго до того как трансперсональная психология выделилась в отдельное научное направление в работе «Философские начала цельного знания» разграничил в совокупности состояний сознания три категории. Из них нас интересует именно третья категория состояний, «в которых мы чувствуем себя определяемыми существенностью иною, чем мы, но не внешнею нам, а, так сказать, еще более внутреннею, более глубокою и центральною, нежели мы сами, – явления, в которых мы чувствуем себя не подчиненными, не стесненными, а, напротив, возвышаемся над собой и получаем внутреннюю свободу» [15, с. 199-200]. Такие явления – «суть явления мистические».

Под трансперсональным опытом можно понимать «чувство непосредственно воспринимаемой связи с Богом, прямое и внутреннее сознание Божественного присутствия» [28, с. 22], «познание Бога посредством опыта» [28, 23] или «перемещение в средоточие вещей и соединение с самим божеством» [27, с. 576].

Таким образом, речь идет о слиянии с онтологической первоосновой мира и всякого бытия вообще (Бог, Абсолют, Космическое сознание и т.д.). Иначе говоря, об опыте как особой форме познания, выходящего за пределы индивидуальности, то есть трансцендирующего субъект-объектную дихотомию.

Подчеркнем, что трансперсональный опыт не отрицает дискурсивное мышление, однако только в пределах его компетенции, то есть рационализации. Здесь под рационализацией мы подразумеваем поэтическую форму во всем ее разнообразии. Речь идет о проблеме соотношения трансперсонального состояния сознания как живого опыта и его поэтического истолкования, всегда существующего в рамках определенной культурной традиции.

Отметим, что в Библии, Коране, Дхаммападе, Бхагаватгите для выражения трансцендентальных истин используется поэтическая форма. Это, возможно, связано с тем, что она в сравнении с прозой менее концептуализирована и располагает дополнительными художественными средствами – ритмом, рифмой, повторами и т.д., оказывающими воздействие на более глубинные слои психики. Все это, а также метафоризм поэтической речи не столько помогают постичь, сколько сопережить трансперсональный опыт.

Можно думать, что поэзия – один из наиболее адекватных способов описания или выражения трансперсональных состояний. Последнее предположение подтверждает С. Гроф, указывая, что «многие великие духовидцы и духовные учителя пользовались поэтической формой для передачи своих мистических озарений» [6, с. 173].

С этих же позиций о поэзии пишет индийский поэт-мистик и философ Шри Ауробиндо. Поэзия, по его словам, «… выражает не только заурядное жизненное сознание человека, <…> но живой опыт, видение, взгляды более возвышенной и широкой его души. Делая их реальными для нашего жизненного сознания, обнаруживая их присутствие перед нашим интеллектом, она при помощи слова распахивает перед нами врата Духа» [13, с. 178].

По нашему мнению, поэзию, которая идет от феномена, то есть от данности и стремится передать обычные, всем хорошо понятные личностные переживания, условно можно обозначить как феноменологическую или эго-поэзию. Здесь доминируют воображение и объект чувства. Когда же сознание направлено на самое себя, то есть становится своим собственным объектом, любой объект, как отдельность, исчезает. Такую поэзию, пытающуюся передать трансперсональный опыт, условно можно назвать ноуменальной. Сюда, видимо, могут относиться и поэтические медитации, способствующие как обретению трансперсонального опыта, так и его определенному выражению.

Видимо, уместно соотнести эти соображения с идеей К.Г. Юнга о двух типах творчества: психологическом и визионерском. В психологическом художественном творчестве содержание происходит из сферы человеческого опыта, из психического переднего плана и представляет собой, например, жизненный опыт, определенное потрясение, страстное переживание, человеческую судьбу вообще. Этот род творчества «неизменно вращается в пределах психологически понятного» [29, с. 94].

В противоположном – визионерском – типе творчества «материал, т.е. переживание, подвергающееся художественному осмыслению, <…> наполнен чуждым нам содержанием, потаенной природой…» [29, с. 95]. Данное переживание, по словам К.Г. Юнга, – это откровение, высоты и глубины которого для человека непостижимы, так как «… картины мощного явления везде переходят грань человеческого восприятия…» [29, с. 95]. Иначе говоря, визионерское переживание отличается несоотнесенностью с общечеловеческим опытом и лежит за границами сознания. На этом основании его можно идентифицировать как трансперсональный опыт.

Проблема трансперсонального опыта в поэтическом выражении интересует нас в контексте изучения творчества современного поэта, члена Союза писателей России И.А. Файнфельда. В своих произведениях автор размышляет о Боге и человеке, жизни и смерти, времени и пространстве. Эти идейные доминанты определяют систему образов и средств выражения в его лирике. Поэт ощущает ограниченность ментальной жизни («Жизнь в мысли – / Только в мысли жизнь» [24, с. 207]), осознает мимолетность и недолговечность человеческой жизни («… Чтобы дней поседевших остаток / Не казался бессмысленно краток, / С двух сторон зажигаю свечу»[17, с. 15]).

В то же самое время автор утверждает, что «Жизнь не вмещается в сроки» [18, с. 23] («Жизнь, не оконченная в срок, / На небе ищет продолженья» [19, с. 16]). Жизнь – это «миг, / Но вечно длятся роды / Ползущих к истине пород!» [19, с. 8]. В одном из стихотворений поэт «умоляет» жизнь дать ему «подняться над тенью движенья, «упасть в откровенье до дна» и «отозваться на зов запредельный…» [19, с. 13] – в этом состоит подлинный смысл жизни.

Неутоленная «духовная жажда» (А.С. Пушкин), стремление унестись «… за рубеж ночной Вселенной, / Где теряет силы мысль» [17, с. 17], поиск ответов на «вечные» вопросы «Что мудрость? / Что жизнь? / Что ты в истине зришь? / Что вечно, бессмертно, / Что ложно?» [22, с. 18] – все это указывает на духовную доминанту поэзии И.А. Файнфельда, акцентирует ее метафизический смысл. В этом плане оно, по нашему мнению, продолжает традиции метафизической поэзии, цель которой – «стирание границ и разорванности между земным и небесным» [7, с. 24].

Е.А. Иконникова в статье «”Метафизическая” поэзия в контексте мирового литературного процесса» рассматривает метафизическую поэзию в широком смысле, употребляя выражение «”метафизическая” традиция».

В этом понимании она объединяет поэтов разных исторических эпох и литературных направлений. Сущность метафизической поэзии заключается в стремлении к философско-религиозному познанию.

В другой работе «Теоретические аспекты метафизического в поэзии» исследователем под метафизической поэзией понимается, во-первых, та «часть философской поэзии, которая выходит за пределы «физического» познания мира и связана с умозрительными поисками сущего, открытием нематериальных источников бытия», а во-вторых, «поэзия, отчасти исповедующая духовные принципы той или иной религии [8, с. 124].

По мнению ученого, возможно построение синонимического ряда, лексические единицы которого «… в некоторой степени тождественны понятию «метафизическое», а также могут являться базовыми при объяснении природы метафизического вообще: философское, онтологическое, духовное, трансцендентное, запредельное, потустороннее, мистическое, абсолютное и др.» [8, с. 124].

В русской поэзии «метафизическую» традицию можно обнаружить в творчестве представителей философской лирики XIXв., поэтов-любомудров (Ф.И. Тютчева, А.А. Фета, Е.А. Баратынского), символистов (на основе тенденции обращения к запредельным, неземным темам).

Метафизический характер некоторых произведений Ф.И. Тютчева проявляется в передаче его визионерских состояний, мгновениях отречения от «я». Прежде всего, это картина «плавания» в «пылающей» бездне мироздания (или над ней) в стихотворении «Как океан объемлет шар земной…» [16, с. 61]. В центре произведения – мысль о приобщении человеческого «я» к бессознательному и иррациональному, олицетворяемому образом бездны. В стихотворении «Смотри, как на речном просторе…» судьба человеческого Я уподоблена исчезающим льдинам – ему суждено слиться «с бездной роковой!» [16, с. 91].

В стихотворении «Тени сизые смесились…» момент экстатического слияния с бытием («Все во мне, и я во всем!» [16, с. 72-73]) и желание «самозабвенья», «уничтоженья» и смешения с «миром дремлющим» свидетельствуют не только о сознании, признании, но и готовности поэта ринуться на встречу «беспредельному».

… Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!.. [16, с. 69]

Эти строки из «О чем ты воешь, ветр ночной?» развивают поэтический мотив единства человека (внеличностного уровня его сознания) и макрокосма. Несмотря на различные образы – «пылающая бездна», «бездна роковая» или «заснувшие бури», под которыми «хаос шевелится», в основе переживания слияния с «беспредельным» лежит признание существования некоего иррационального начала, превосходящего человеческое «я», и вместе с тем родственного или тождественного ему. Последнее Ф.И. Тютчев часто подчеркивает. Например, в стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла…»

Поэтические образы Ф.И. Тютчева, раскрывающие сокровенный мир человеческой души (а точнее будет сказать – духа), проникновение в «мир таинственных духов», размышления о невозможности словесного выражения мира «таинственно-волшебных дум» оказались близки взглядам символистов.

Идейно-философский и поэтический вдохновитель «младших» символистов В.С. Соловьев в работе «Общий смысл искусства» пишет, что «предварения совершенной красоты в человеческом искусстве бывают трех родов». В качестве первого из них философ называет «прямые или магические, когда глубочайшие внутренние состояния, связывающие нас с подлинною сущностью вещей и с нездешним миром (или, если угодно, с бытием... всего существующего)», которые «прорываясь сквозь всякие условности и ограничения, находят себе прямое и полное выражение в прекрасных звуках и словах (музыка и отчасти чистая лирика)...» [14, с. 399].

В лирических произведениях символистов можно обнаружить большое количество таких «прямых или магических» предварений, где посредством различных образных форм, картин, переживаний передается трансперсональный опыт.

Примечательно, что поэты-символисты сознавали мистический характер своего искусства. Так, В.Я. Брюсов писал о мгновениях экстаза, сверхчувственной интуиции, а задачу искусства видел именно в том, «чтобы запечатлеть эти мгновения прозрения, вдохновения» [3, с. 27]. Искусство вообще, с его точки зрения, возможно только там, где есть «дерзновение за грань, где порывание за пределы познаваемого…».

Религиозный философ Н.А. Бердяев писал: «Дух человеческий – в плену. Плен этот я называю «миром», мировой данностью, необходимостью. <…> И истинный путь есть путь духовного освобождения от «мира», освобождения духа человеческого…» [1, с. 17].

Осознание несвободы духа выражено в стихотворении В.Я. Брюсова «Одному из братьев». Лирический герой – узник, на его запястьях «следы невидимых желез». Чтобы сбросить цепи «с покорных рук, с усталых ног»,он готовит миру яд:

Он входит в кровь, он входит в душу,
Преображает явь и сон…
Так! я незримо стены рушу,
В которых дух наш заточен. [4, с. 155]

Однако поэт знает, что как «дни и годы, словно воды, / В просторы вечности текут», так и он подобно реке, стремящейся к устью, стремится к «безбрежной дали». Когда же «промчится жизни быстротечность», «утлый челн мой примет вечность / В неизмеримость черных вод» [4, с. 79].

В стихотворении «К близкой» поэт предвещает, что дух его обретет свободу:

Предстанет миг, и дух мой канет
В неизмеримость без времен,
И что-то новое настанет,
И будет прах земли как сон. [4, с. 51]

В цикле А.А. Блока «Стихи о Прекрасной Даме» лирический герой через символы «прозревает» в обыденной действительности другой мир, невидимый, скрытый, но интуитивно постигаемый. Так, Прекрасная Дама, которая должна сойти на землю, – прообраз Вечной Женственности, символ внеземного мира.

Здесь уместно привести слова уже упоминаемого нами Н.А. Бердяева, перекликающиеся с эстетической установкой символистов на созерцание скрытого смысла явлений: «Все внешнее, предметное, материальное есть лишь символизация свершающегося в глубине Духа, в Человеке» [1, с. 24].

Служение Закатной, Таинственной Деве влечет к открытию неведомого: «И этот лес, сомкнутый тесно, / И эти горные пути / Мешали слиться с неизвестным, / Твоей лазурью процвести» [2, с. 31].

Главная цель такого священного, мучительного служения – духовный поиск, самопознание лирического героя, чье мистическое прозрение выплеснулось в квинтэссенции «Мне все равно – вселенная во мне».
Заключительная строфа стихотворения «Все бытие и сущее согласно…»:

Я здесь в конце, исполненный прозренья,
Я перешел граничную черту.
Я только жду условного виденья,
Чтоб отлететь в иную пустоту. [2, с. 28]

являет состояние сверхличностного переживания, мистического преодоления своего малого «я».

Поэтические иллюстрации трансперсонального опыта обнаруживаются не только в произведениях символистов, мистические прозрения которых отчасти опирались на воспринятое ими учение В.С. Соловьева о двоемирии, Вечной Женственности, на их особое понимание символа, но и у других поэтов.

В поэзии О.Э. Мандельштама грань, разделяющая здешнее и запредельное, ирреальное, была достаточно подвижной и тонкой. И это позволяло ему воскликнуть:

Так вот она – настоящая
С таинственным миром связь! [10, с. 26]

В центре стихотворения Мандельштама «Раковина» находится образ раковины, выброшенной «из пучины мировой» на берег. В этом символе заключено понимание сущности человека. Л.А. Колобаева, размышляя над этим произведением, склонна считать, что «художественное целое стихотворения возникает из диалога: Я и Мир, Раковина и Мировой океан» [9, с. 9]. Раковина, таким образом, представляет собой «символический образ личности, вместилища человеческого духа».

Можно предположить, что здесь реализуется два мотива: первый – отчужденности от макрокосма человека, в котором нет духовной, внутренней жизни («раковина без жемчужин»). Второй – воссоединение с макрокосмом («мировой пучиной»): «Ты неразрывно с нею свяжешь / Огромный колокол зыбей…» [10, с. 25]. Как «шепоты пены», «туман», «ветер» вольются в «хрупкие стены» раковины и наполнят ее изначальным содержанием, так и человеческое «я» обретет подлинную жизнь.

Для стихотворений О.Э. Мандельштама характерно соединение темы недуальной природы человека, бытия с темой творчества («SILENTIUM», «Отчего душа так певуча…»).

В «SILENTIUM» поэтом высказана мысль о первооснове бытия в ее синкретическом состоянии, являющейся залогом «ненарушаемой связи» «всего живого» (в частности музыки и слова). Символом изначальной гармонии, «первоосновы жизни» в сфере творчества выступает «первоначальная немота» [10, с. 18].

Связь с темой творчества, когда художник «несозданный мир лелея» забывает «ненужное “я”», очевидна и в стихотворении «Отчего душа так певуча…». Отречение от «я» ставит под сомнение конечность человеческой жизни, но когда творческий экстаз («Я блуждал в игрушечной чаще / И открыл лазоревый грот…») прерывается, поэт вспоминает о смерти:

Неужели я настоящий
И действительно смерть придет? [10, с. 24]

Таким образом, через идею соотнесенности микрокосма и макрокосма (раковина и «мировая пучина»), переживание «ненарушаемой связи» бытия и моменты отречения от «я» проявляется в поэзии О.Э. Мандельштама трансперсональный опыт.

В некоторых произведениях И.А. Бунина звучит мотив отождествления с Богом, передано чувство приобщения к жизни мироздания:

Один я был во всей вселенной,
Я был как Бог ее – и мне,
Лишь мне звучал тот довременный
Глас бездны в гулкой тишине. [5, с. 429]

Замечательно, что эти строки из стихотворения «Один я был в полночном мире…» вызывают в памяти образы тютчевских произведений – «По высям творенья, как бог, я шагал / И мир подо мною недвижный сиял» [16, с. 64]. «Глас бездны» ассоциируется с «гласом стихии» Ф.И. Тютчева.

Мы полагаем, что поэзия И.А. Файнфельда продолжает традиции метафизической поэзии. По нашему мнению, творчество поэта ориентировано на философско-религиозное познание, главной составляющей которого является трансперсональный опыт.

Согласно художественно-философским взглядам поэта, человек есть прежде всего духовное существо, которому самому надлежит раскрыть его собственное подлинное сознание. Одним из способов духовного пробуждения человека автор считает поэтическое искусство, чем обусловлено его творческое кредо:

Пока поэзия дана
Как способ постиженья духа,
То не состарится она
И будет свет нести до слуха,
В единство радостного дня
Нести из времени былого
Живую тайну бытия
И чудо опыта людского [17, с. 25].

В стихотворении «Поэт, не жди живой награды… автор в форме поэтического наказа призывает художника:

У жизни быстрой не проси
Заветных сказок появленья,
Но три стиха за жизнь сложи –
Рожденье, Смерть и Просветленье! [20, с. 346]

Смерть здесь необходимо истолковывать как гибель обыденного, ограниченного внешним миром сознания (и познания) и переход в качественно иное состояние – просветленное. На проблему своеобразного понимания автором темы смерти обращают внимание следующие строки, отражающие общий метафизический характер его поэзии:

Как проломиться сквозь тщету,
Сквозь постижений пустоту,
Чтоб запредельность обрести
И в смерть души живым войти? [18, с. 16]

Средствами поэтической антитезы и контраста автор трансцендирует дуальное (двойственное) представление о жизни и смерти. Полярность явлений снимается через их синтез. Таким образом, в сознании читателя они уже не разделены, но слиты в некое единство.

Как мы уже говорили, человек не всегда осознает свое божественное происхождение, ассоциируя себя только со своим образом. Поэтому поэт снова и снова повторяет, что человек не является тем, за кого он себя принимает: «И все, что кажется нам личным, / Сквозь нас проходит из глубин» [17, с. 16]; «Зачем я родился незрячей слезой? / По мертвому тек, а считал, – по живому. / О сущность, зачем ты досталась другому, / Вселенская рана не стала душой?» [19, с. 7]. Порой сомнение в факте своего рождения и существования достигает наивысшей точки:

Словно десять веков живу…
Словно десять жизней во мне,
Или сам себя не пойму?
Или жизнь недоступна мне?
Может быть, и не зачат я, –
Родилась только тень моя… [17, с. 15]

Или

Случайно где-то выбран для меня
Наряд из кожи полубытия.
Есть тот наряд, а приглядишься – нет,
Зеркальный яд тьмой капает на свет. [23, с. 91]

Что есть подлинное рождение, в чем заключается высший смысл жизни человека? Это становится ясно из поэмы И.А. Файнфельда «Разговор с Богом», в одной из глав которой Иисус объясняет Никодиму, что он должен «родиться в духе» «для бессмертных времен»:

Рожден ты от плоти,
Рожден от земли,
Но это еще не рожденье,
Пока в тебе Духа
Ростки не взошли,
Сокрыто в тебе постиженье.

Земное на небе,
Небесное здесь,
Душой устремись
К единенью! [22, с. 19]

Важно отметить, что в поэтической системе автора ключевым был и остается образ утробы, призванный выразить метафизическое начало его творчества: «Живу я в световой утробе, / Вселенную приняв за мать…» [25, с. 181], «Младенец угрюмый из чрева / Мне руки свои протянул, / И в тело бессмертное Евы / Втащил и в глаза заглянул…» [18, с. 19].

В некоторых стихотворениях образ утробы то неожиданно ассоциируется с душой – «Смотрю в утробу-душу перводня…» [24, с. 207], то разрастается до «космического» образа: «В утробе снов я вижу свет времен, / Я слышу шум космических окраин…» [19, с. 13], «В глубинах Утробы вселенской / Гигантский лежит эмбрион…» [26, с. 235].

Образ утробы сохраняет связанный со словом смысл, но и претерпевает значительное переосмысление: из физического плана образ перемещается в метафизический. И в таком переосмысленном виде он является ни чем иным как способом общения с мирозданием.

Трансперсональный опыт может быть выражен не только в разных образах, но и различными способами. Поясним это на примерах. Одной из необычных поэтических иллюстраций трансперсонального опыта можно назвать следующие строки:

Я помню – меня проглотила звезда,
Согрела, потом отпустила,
С тех пор первосвет во мне дышит всегда,
Его нерожденная сила… [23, с. 90]

Образ звезды, вызывающий в восприятии читателя какие поэтические ассоциации, лирический субъект, переживающий момент слияния со звездой, развитие лирической, условно говоря, ситуации («проглотила», «согрела», «отпустила» и т.д.) – все это помогает почувствовать, сопережить выраженный здесь трансперсональный опыт.

Лирический субъект необязательно обозначен местоимением «я», но его присутствие так или иначе ощущается:

В душе созвездия мерцают,
Все единением полно,
Миры рождаются и тают,
И все во всем отражено. [23, с. 66]

В совершенно иной форме, словно мгновенный, четкий отпечаток, трансперсональный опыт передан емкой, афористичной формулой:

Объект внутри меня,
А я внутри объекта, –
Основа бытия
За гранью интеллекта. [21, с. 98]

В этом четверостишии нет чувственного образа, нет переживания, «я» – всякий субъект, противопоставленный всякому объекту. Вместо конкретного образа – умозрительное представление, вместо переживания – размышление, вместо рефлексирующего «я» – любой человек. Таким образом, трансперсональный опыт может воплощаться как в образно-чувственных описаниях, так и в более абстрактных, отвлеченных.

Художественное время в поэзии И.А. Файнфельда имеет тенденцию к расширению до вечности, начиная со времени сотворения мира Богом – «Творец зажег свою лампаду, / Персты на голову кладет, / Ни рая нет еще, ни ада, / И Еву змей в саду не ждет» [22, с. 5]; «Я был с Творцом наедине / До всех времен и расстояний» [19, с. 4]; «Пылающий сгусток времен / Осветит мне в вечность дорогу…» [23, с. 53].

Художественное пространство также лишено каких-либо физических ограничений, оно безгранично и тяготеет к расширению до охвата вселенной, мироздания – «Планета треснувшим яйцом / Дымится на столе у Бога…» [23, с. 57]; «Посреди пустоты материк золотой, – / Сердцевина дышащей Вселенной…» [23, с. 66]; «Адрес мира? Мне он неизвестен. / По Вселенной бреду наобум…» [23, с. 73].

Пространство может представлять собой внутренний мир поэта – «Иду один по внутренней картине / Времен грядущих, что лежат во мне, / Весь мир одна живая сердцевина…» [23, с. 68]; «Сквозь искру божью, вечный день, / Смотрю я в мир, в душе лежащий…» [23, с. 52]. Иногда внешнее пространство инверсируется во внутренний мир – «Все глубже и глубже в себя погружаясь, / Окрестного мира в глубинах касаясь…» [23, с. 72]; «Бушуют во мне океаны / И реки текут, / Извергаются в бездну вулканы / И птицы поют» [26, с. 231]; «Во мне все звезды, небеса…» [26, с. 232].

Время и пространство не только утрачивают границы, но и сливаются между собой – «И время с пространством / В единственной точке сливалось, / И видел я бездну вне всяких пространств и времен…» [23, с. 84].

Вневременно-пространственная среда, – там путешествуют вне движенья смеющиеся точки в золотых лучах света, отпечатки непроявленности, бескрайние сгустки пустоты… [23, с. 84].

Пространственно-временной континуум в стихотворениях И.А. Файнфельда не соответствует измерениям «физического» мира, он изначально превосходит параметры материального бытия. Таким образом, происходит выход за пределы привычного «я» и за границы времени и пространства, трансперсональное переживание сопровождается метафизическим постижением мира. В связи с этим определение метафизической поэзии, по нашему мнению, должно быть дополнено. Художественное изображение в ней получает не только выход за пределы «физического» познания мира, но и прорыв к трансцендентной основе внутреннего «я» человека.

В завершении подчеркнем, что основополагающей идеей поэзии И.А. Файнфельда, фундаментом его художественно-философских воззрений является тема единства человека с мирозданием, Богом, другими людьми. В каждом человеке горит «свеча бессмертья»:

Свеча нездешняя горит
В моих глубинах
И твоих глубинах.
И ярче, ярче с каждым днем…
Горит свеча бессмертья
В каждом теле,
Кто не узрел –
Не пристально смотрел
В свои глубины. [24, с. 205]

Если человек выходит за границы субъект-объектного разделения, ощущает единство с миром и окружающими, значит он зажигает «свечу бессмертья» – символ духовного или трансперсонального сознания. Поэтическая интерпретация последнего зависит не только от национальной социокультурной традиции (в данном случае она для всех процитированных поэтов общая), от принадлежности/непринадлежности к литературному течению, исповедующему те или иные эстетические принципы, а также немаловажное значение имеет и сама поэтическая индивидуальность.

Мы не стремились найти полное соответствие между художественно-философскими идеями И.А. Файнфельда и таковыми в творчестве классиков русской поэзии. Вместе с тем нельзя не заметить, что творчество современного поэта, несомненно, наследует традиции метафизической поэзии, поскольку ориентировано на философско-религиозное познание и выходит за пределы «физического» постижения мира.

ЛИТЕРАТУРА

Бердяев Н.А. Смысл творчества: Опыт оправдания человека. Введение // Н.А. Бердяев. Смысл творчества. М.: ООО «Издательство АСТ»; Харьков: «Фолио, 2004. С. 17-24.
Блок А.А. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания современников. / Вступ. ст., сост. и прим. Т.Н. Бедняковой. М.: Правда, 1989. 592с.
Брюсов В.Я. Ключи тайн (Фрагмент) // Поэзия серебряного века. В 2 т.: Т. 1. - 2-е изд., стереотип. М: Дрофа, 2003. С. 26-28.
Брюсов В.Я. Лирика. Мн.: Харвест,1999. 480 с.
Бунин И.А. Стихотворения // И. Бунин. Обреченный дом. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 425-431.
Гроф С. Надличностное видение: Целительные возможности необычных состояний сознания / С. Гроф; Пер с англ. С. Офертаса; Под общ. ред. В. Майкова. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2002. 237 с.
Иконникова Е.А. «Метафизическая» поэзия в контексте мирового литературного процесса // Филологические науки. 1999. № 6. С. 20-27.
Иконникова Е.А. Теоретические аспекты метафизического в поэзии // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. 2005. № 2(6). С. 123-128. URL: http://www.eastjournal.ru/journalm.htm (дата обращения: 15.12.2011).
Колобаева Л.А. Ахматова и Мандельштам (самосознание личности в лирике) // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1993. № 2. С. 3-11
Мандельштам О.Э. Нашедший подкову: Стихотворения. СПб.: Азбука-классика, 2005. 256 с.
Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. Трансперсональное движение: возникновение и перспектива развития // Психологический журнал. 1992. Т. 13. № 3. С. 130-139.
Сандберг Н., Кётцер К. Трансперсональная психология (I) // Психологическая энциклопедия. 2-е изд. / Под ред. Р. Корсини, А. Ауэрбаха. СПб.: Питер, 2006. С. 925.
Сатпрем. Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания. / Пер. с фр. А.А. Шевченко, В.Г. Баранова. 328 с.
Соловьев В.С. Общий смысл искусства // Сочинения в 2 т. 2-е изд. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 390-404.
Соловьев В.С. Философские начала цельного знания // Сочинения в 2 т. 2-е изд. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 139-288.
Тютчев Ф.И. Стихотворения. Хабаровск, Кн. изд., 1982. 256 с.
Файнфельд И.А. Слово. Стихи. Амурск. отдел. Хабаровского книжного издательства, Благовещенск, 1988. 31 с.
Файнфельд И.А. И сон, и явь, и миражи… Стихи / Под редакцией Л. Завальнюка. Благовещенск: Издательство «Амурская правда», 1989. 31 с.
Файнфельд И.А. Душа с небес не возвратится… Стихи / Под редакцией Л. Завальнюка. Благовещенск: ИКФ «Восток», 1990. 24 с.
Файнфельд И.А. Стихи // Литература Еврейской автономной области. Хрестоматия – Учебное пособие для учащихся 9-11 кл. Биробиджан, 2005. С. 342-352.
Файнфельд И.А. Внутриутробная жизнь капитана Серого. Медитативная повесть. М.: Компания Спутник +, 2008. 99 с.
Файнфельд И.А. «Разговор с Богом». Поэма // Файнфельд И.А. Рука, сжимающая бездну. Книга стихов. М.: Компания Спутник +, 2008. С. 3-38.
Файнфельд И.А. Рука, сжимающая бездну. Книга стихов. М.: Компания Спутник +, 2008. 98 с.
Файнфельд И.А. Свеча бессмертья. Стихи // Приамурье-2008. Литературно-художественный альманах. Благовещенск: Амурская областная общественная писательская организация, Издательская компания «РИО», 2008. С. 205-208.
Файнфельд И.А. Стихи // Антология поэзии Еврейской автономной области. 1930-2010 гг. Биробиджан, 2010. С. 179-184.
Файнфельд И.А. «В молчащее слово я тихо вхожу…». Стихи // Приамурье-2010. Литературно-художественный альманах. Благовещенск: Амурская областная общественная писательская организация, Издательская компания «РИО», 2010. № 9 (27). С. 231-236.
Шеллинг Ф. В. Сочинения в 2-х. т. Т. 2. / Вступ. ст. А.В. Гулыга. М.: «Мысль», 1987. 637 с.
Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. В 2-х т. Т. 1., Библиотека-Алия, 1989.
Юнг К.Г. Отношение психологии к поэтическому творчеству // Юнг К.Г. Дух в человеке, искусстве и литературе. Мн.: ООО «Харвест», 2003. С. 90-113.

Статья Дмитриевой Е.В. Вопросы филологических наук, № 2 (54), 2012 г.